Т. Слободзянек. «Наш класс. История в XIV уроках».
МДТ — Театр Европы.
Фестиваль национальной прозы, поэзии и драматургии «МЫ и ОНИ = МЫ».
Режиссер Наталья Колотова, художник Евгений Никифоров
«Я не видел войны…».
Театр «Мастерская».
Режиссер Федор Климов, художник Наталья Дружкова
Гуляя по Берлину и спотыкаясь о позолоченные булыжники в мостовой с именами евреев, уведенных из этих домов на смерть, мы с друзьями разговаривали на одну только тему — о войне. Оказалось, что даже прекрасными июльскими днями, в веселом «молодежном» Берлине, наполненном музыкой каких-то гей-парадов и парадов за легализацию марихуаны, все время говорят только о войне, и все наши беседы рано или поздно возвращались к этой теме. На одной из таких прогулок я разговорилась с приятелем моих знакомых — Генрихом. Он прекрасно говорит по-русски, потому что проходил альтернативную службу в Доме престарелых в Нижнем Новгороде (и место, и род деятельности Генрих выбрал сам, сказал, что ему интересна Россия и он любит стариков), и я не могла не воспользоваться возможностью выяснить, чем он живет. Мое представление о самосознании современного немца вынесено из книг Бернхарда Шлинка, а этот автор утверждает, что его соотечественники до сих пор разбираются сами с собой по поводу Второй мировой войны и испытывают глубочайшее чувство вины. Я спросила Генриха, так ли это. Из всего, что он ответил, пожалуй, наиболее сильное впечатление на меня произвела фраза: «Нас со школы воспитывают так, что никто не может сказать: «Я горжусь, что я немец». Просто никто так не думает». И мне кажется, я правильно поняла Генриха: никто не может так сказать не потому, что стыдится быть немцем, а потому, что вообще не мыслит такими категориями: национальность не повод для гордости или униженности. Немцы, в отличие от других народов, свои уроки не только прошли, но и усвоили.
«Наш класс. История в XIV уроках». Сцены из спектакля. МДТ — Театр Европы. Фото В. Васильева
Польский драматург Тадеуш Слободзянек в пьесе «Наш класс», основанной на документах и историях реально существовавших людей, сделал попытку осмыслить уроки, которые получил его народ в середине XX века. А спектакль Натальи Колотовой, поставленный на Камерной сцене Малого драматического театра, так и называется «Наш класс. История в XIV уроках». Сильные стороны этого спектакля не эстетические, а в большей мере — этические. С точки зрения театрального языка он сделан сдержанно, лаконично и достаточно консервативно. Актерские работы — неравноценные и неровные, но бесспорное достоинство актеров и студийцев Льва Додина в том, что они понимают, о чем говорят, и доносят пафос высказывания.
Пьеса Слободзянека, в которой повествуется о реальном событии, произошедшем в польском городке Едвабне, — притча о взаимоотношениях людей разных национальностей, о взаимоотношениях людей вообще. Написанная в начале двухтысячных годов, она разошлась по Европе и добралась до России вовремя (премьера состоялась в конце 2013 года): сейчас эта пьеса читается как экскурс в нашу новейшую историю. Школьный класс — модель города (страны), в котором на одной улице в соседних домах с давних времен живут люди разных национальностей. Они растут в одних дворах, сидят за одной партой, влюбляются в одних и тех же девочек и до поры до времени не подозревают, что они — разные. И что эта разность может стать поводом для смертельной вражды.
Актеры, одетые в универсальные костюмы, отсылающие к форме католической школы (белые воротнички и манжеты, черные мантии), выстроились на заднем плане, как для общей классной фотографии. Некоторые из них кажутся совсем юными (их персонажи и не станут взрослыми никогда), другие постарше, но на всех лицах одинаковая задорная радость, со свойственной молодости самоуверенностью они строят планы на жизнь. Потом из этой черно-белой фотографии они поочередно рассеются по сцене и замрут в других позах на других местах, создав иллюзию новых снимков. Мизансцены в спектакле статичны: как будто мы листаем старый фотоальбом, рассматривая снимок за снимком, на которых вся жизнь людей за много десятилетий. Второе важное выразительное средство — рассказ, актеры именно рассказывают о судьбах своих героев, не сливаясь с ними целиком, оставляя зазор между собой и образом. Это позволяет избежать излишнего мелодраматизма и сентиментальности, способствует аналитическому восприятию. Спектакль приобретает публицистическую направленность, и это его сильная сторона. Слабая заключается в том, что не все молодые актеры с одинаковым мастерством могут существовать остраненно, особенно в первой части спектакля. Много пустых, формальных переходов и пауз, но кому-то удается, сохраняя дистанцию, провести своего героя сквозь двухчасовое действие и в финале подняться до трагического.
«Наш класс. История в XIV уроках». Сцены из спектакля. МДТ — Театр Европы. Фото В. Васильева
Герои спектакля Натальи Колотовой в начале перемешаны на общем снимке, они называют свои имена, профессии родителей и ту, о которой мечтают сами. На поляков и евреев они поделятся позже, во время молитвы, дальше это размежевание, как все усиливающаяся трещина, пройдет по судьбам всех. Кроме одного: Абрам (Филипп Могильницкий) уедет в Америку, и для него навсегда поляки и евреи останутся любимыми одноклассниками, у которых нет национальности, а только какие-то индивидуальные смешные или симпатичные черты.
В «Нашем классе» нет ни одного упоминания о военных действиях, а враги-оккупанты (сначала советские войска, потом фашистские) ни разу не появятся в воспоминаниях героев, война здесь тихая, домашняя — между соседями. Автор пьесы, а за ним следом и постановщик не спешат с вынесением «приговоров», не ищут правых и виноватых, не провозглашают истин, а скрупулезно пытаются проследить, как происходит это превращение: друзей в недругов, однокашников в соперников, симпатичных юношей в озверевших убийц, людей в нелюдей. Этот материал не клеймит поляков, раскрывая их преступления, почти полвека скрытые под фальшивым мифом, и не обеляет евреев из сочувствия к жертвам геноцида, а анализирует проблемы. Они заключаются в том, как мало человеку надо, чтобы стать преступником, и как мало от человека зависит. Пожалуй, основная сила, движущая действие в спектакле, это — судьба, рок, который в итоге побеждает всех: и тех, кто потерял человеческое, и тех, кто делал попытки его в себе сохранить. «И это вся моя жизнь?» — спрашивает героиня Екатерины Клеопиной, Дора, сожженная в сарае своими соотечественниками и одноклассниками в двадцать лет. Ей вторит героиня Даны Абызовой, Рахелька, в конце своей долгой, изуродованной жизни. Те, кто выжил в котле братоубийственной войны, так же мало поняли о жизни и так же мало от нее получили, как те, кто ушел в самом начале. Постановщик спектакля задается вопросом: можно ли выжить на войне, даже если останешься жив?
В «Нашем классе» нет ни одной эпизодической роли: они, все десять, у нас на виду, и каждый — крупным планом. Те, кто погибает, отходят на задний план и оттуда скорбно и требовательно наблюдают за оставшимися. Они вмешиваются в действие со своими комментариями и молчаливыми оценками. Потому что людям с той черно-белой школьной фотографии суждено прожить жизнь вместе: стать друг для друга возлюбленными, палачами, жертвами, судьями. Актеры работают в связке, чувствуя плечо друг друга, вовремя вступая и подхватывая свои партии: они такое же единое целое, как те, о ком ведется их рассказ. Сначала в своих черно-белых одеждах они кажутся неразличимыми, путаешься, кто тут Менахем, а кто Абрам, все девочки длинноволосые и красивые, все юноши азартные. Кто еврей, кто поляк, кто прав, кто виноват, кто выживет, кто погибнет — неясно, только путаница от набора непривычных для уха имен. Но постепенно индивидуальность каждого проявляется, и в знакомых актерских лицах проступают черты их героев. И становится понятно, что главный злодей здесь — поляк Зигмунд (Артур Козин), а среди евреев есть не только жертвы, но и негодяи, такие, как Менахем (Леонид Луценко), и что способность человека к преступлению связана не с национальностью, а с теми предлагаемыми обстоятельствами, в которых он оказывается: очень быстро вчерашняя жертва становится палачом, едва сменился политический ветер. Первые погибшие из одноклассников — самые обаятельные: умник Якуб Кац и красавица Дора, в чемто им посчастливилось — не пришлось сдавать жизни экзамен на человечность. Александр Быковский в роли Якуба Каца лучше своих партнеров выдерживает непростой способ существования. Он достаточно остранен от своего персонажа, для того чтобы возникло обобщение: смешной Якуб — это все мальчики, знающие математику на отлично или не знающие ее вовсе, чьи жизни обрываются раньше, чем эти знания могут пригодиться. И в этом драматизм. Но в то же время Якуб в исполнении Быковского конкретный, очень явственно представленный нам еврейский паренек из маленького городка.
А. Емельянов, И. Григорьев в спектакле «Я не видел войны…». Театр «Мастерская». Фото Н. Казакова
Наиболее сильная часть спектакля — послевоенная история жизни выживших одноклассников. Леонид Луценко и Артур Козин, достаточно прямолинейно игравшие мерзавцев Менахема и Зигмунда в начале, тут с большей глубиной и подробностью показывают, как присваивается фальшивый миф, как человек умеет обмануть не только окружающих, но и себя, как постепенно он начинает верить в свою вымышленную биографию, как вытесняет из сознания все, что мешает жить.
А вот женским персонажам Даны Абызовой и Уршулы Малки — Рахельке и Зоське — не удается сфальсифицировать свои истории, они все помнят и Едвабне проносят через свою долгую жизнь. Потому и жизнь у них не получается. Для них война так и не заканчивается.
Самой трагической фигурой, как ни странно, стал Абрам в исполнении Филиппа Могильницкого, единственный персонаж, который остался не причастным к событиям, произошедшим с его классом. Он уехал в Америку в 1938-м — когда все были еще юны и воодушевленно собирались строить счастливую жизнь в Польше. Абрам оказался сторонним наблюдателем, и, может быть, потому через его потрясение мы отчетливее ощущаем масштаб трагедии. Узнав о случившемся, он перечисляет имена своих родных, погибших от рук его одноклассников, и нет конца этому горестному списку, кажется, что погиб целый народ. В финале он пишет последнее письмо последней оставшейся в живых однокласснице и в нем называет своих детей, внуков и правнуков — тех, кто пришел в мир через него и после него в нем останется, — и опять этому длинному, любовно проговариваемому перечню нет конца — целый народ…
Спектакль «Я не видел войны…» театра «Мастерская» (режиссер Федор Климов) тоже — «наш класс». В буквальном смысле, потому что он сделан силами однокурсников, «козлят» последнего набора. Созданный совсем юными людьми, спектакль получился удивительно старомодным: ребята по старинке работают в жанре литературного театра. Сценарий сложился из военных воспоминаний и писем педагогов и студентов ЛГИТМиКа, текст не разложен на сцены и диалоги, за каждым из актеров закреплен не персонаж, а тема. Те, кому знакомы исходные материалы, могут угадывать прототипов, но в общемто не важно для спектакля, кто тут Дина Шварц, а кто Николай Боярский. Они — молодые люди, застигнутые войной. Такие же, как сами актеры. Начинается спектакль с представления: актеры, как на вступительном экзамене, называют свои имена и читают репертуар. Так же, как их далекие предшественники, от лица которых они сейчас будут вести рассказ. Вступительная сцена сделана остроумно и театрально: все действующие лица разведены, как в джазовой композиции, они испуганно, лирично, остервенело или смешно читают свой материал, и эта разноголосица не превращается в какофонию, а сливается в общий хор.
Но вот начинается документальный текст — и чувство правды не то чтобы совсем исчезает, но меняет качество: это театральная правда. Молодым актерам не удается присвоить тексты так, чтобы они звучали «от себя», они остаются монологами. Несмотря на заданные в зачине условия («мы — это они» или «они были такими же, как мы»), сразу же, как только начинается текст, у всех исполнителей практически исчезает «я». Современных ребят с Моховой, которые читали и осмысляли письма из прошлого, — больше нет на сцене. Остаются условные театральные персонажи: «блокадные девочки» и «фронтовые мальчики». И мальчики интереснее. Потому что свои истории они преподносят через юмористическое, юношеское, индивидуальное восприятие. Андрей Емельянов чудесно читает письмо Николая Боярского, написанное матери после ранения (читатель может найти его в этом номере на странице 28) — в паузах, усмешках, нарочитом серьезе или неожиданно легкомысленной интонации давая свой собственный актерский комментарий. И с одной стороны, мы видим перед собой того юношу, которым был будущий известный артист (в этот момент Емельянов даже портретно становится похож на Боярского), а с другой — мы слышим оценку и «голос» современного подростка с его иными приоритетами и способом мышления. Не только Андрей Емельянов, но и его партнеры: веселый красавец, счастливый влюбленный в треугольнике с «Берггольц» (Вера Латышева) Дмитрий Житков и несчастливый влюбленный, мрачный красавец Иван Григорьев — разыгрывают свои истории с мальчишеским юмором, но быстро переключаются в драматических сценах. Самая ценная мысль в спектакле о том, что на войне все очень близко: смешное и трагичное, юность и смерть, война и любовь.
«Я не видел войны…». Сцены из спектакля. Театр «Мастерская». Фото Н. Казакова
Актрисам пришлось труднее: если в первых репликах, рассказывающих о начале войны, режиссер еще пытался подобрать монологи, в которых есть доля абсурда и юмора (так можно было бы сохранить зазор между актрисой и ее персонажем, заданный в прологе): поехала рыть окопы в туфлях; бегала по Моховой и кричала «Ура, я еду на окопы!», то в дальнейшем он оставил им только драматический материал. Вера Латышева, Мария Мясникова и Софья Карабулина честно пытаются прочувствовать свои истории, искренне их преподносят, но рассказ остается трогательным и неглубоким, не перерастает в серьезное и современное высказывание. Девушки с потрясением неофитов повествуют о приоткрывшихся им ужасах чужих биографий. Да и безыскусный способ существования не позволяет им подняться над материалом: актрисы заламывают руки, кричат, плачут. Впрочем, неприятное впечатление сглаживается их искренностью.
Композиционно спектакль строится как коллаж из монологов и актерских этюдов. Ученики Григория Козлова давно доказали, что они мастера в придумывании и разыгрывании этюдов, этот способ стал в некотором смысле их «визитной карточкой». Вот и в спектакле «Я не видел войны…» молодые актеры играют этюды с удовольствием, но разрозненные истории с трудом срастаются в единое целое. История развивается однолинейно, связки выполнены без какой-либо изобретательности, а биографический материал «нарезан» исходя из нужд постановщиков, вперемешку: и вот уже вполне зрелая поэтесса Ольга Берггольц становится однокурсницей юных актеров Боярского и Короткевич. Текст и сценическое действие проводят одну идею: помним и гордимся.
Театр «Мастерская» обратился к интереснейшему документальному материалу, и хотя содержательный театральный комментарий пока не удался, зато получилось сделать трогательный, человечный спектакль и отдать дань памяти своим предшественникам и педагогам. Пожалуй, основной адресат спектакля «Я не видел войны…» — молодая команда, работавшая над ним: важные открытия они сделали для самих себя, погрузившись в документальные источники.
«Наш класс» и «Я не видел войны…» построены по общему лекалу юношеских военных спектаклей: обращение к документальному материалу; способ существования, предполагающий отстранение; обязательные параллели между «ними» и «нами»; универсальные черные одежды и общение через зал. Только опытному режиссеру Наталье Колотовой и студийцам МДТ все это удается выполнить чище и изобретательнее, а юные ученики Григория Козлова создали безыскусный и наивный спектакль, но, как всегда, сделали это от всей души.