Гуманитарная интервенция в международном праве

Содержание

Гуманитарные интервенции: история, теория, практика.
Понятие и признаки гуманитарной интервенции Текст научной статьи по специальности «Государство и право. Юридические науки»
Доктрина «гуманитарной интервенции»
Гуманитарная интервенция: спасение или катастрофа?
Гуманитарная интервенция в контексте глобальной конфликтности
- Посмотреть еще:

Гуманитарные интервенции: история, теория, практика.

Гуманитарная интервенция – в современных международном праве и практике: применение силы или угроза силой, осуществляемые государством или группой государств за пределами своих границ без согласия страны, на территории которой применяется сила, и направленные на предотвращение или пресечение масштабных и грубых нарушений основных прав людей, не являющихся гражданами государств, осуществляющих гуманитарную интервенцию. Тематика гуманитарной интервенции не раз становилась предметом внимания Объединённых наций, в частности, Группы по мерам доверия (1981), Комиссии по разоружению (1983), Международной комиссии по вопросам вмешательства и государственного суверенитета (1994), была отражена в серии специальных докладов (1995: о положении в Анголе, Сомали и конфликтах в Африке), в выступлениях (1999) и статьях (2000) Генерального Секретаря. Условия и порядок использования гуманитарной интервенции в качестве меры воздействия со стороны мирового сообщества определяются рядом норм международного права, отражённых в Уставе ООН, резолюциях её Генеральной ассамблеи (№№ 43/131, 44/21, 46/182, 2625, 3114) и Совета Безопасности (№№ 688, 767, 770, 771, 787, 794, 814, 815, 819, 824, 836, 929) и др.

Концепт гуманитарной интервенции, выросший из европейских социальных идей и теории международного права, исходящих из приоритета прав личности над интересами социума, противоречит другому фундаментальному принципу межгосударственных отношений – неприменения силы или угрозы силой – и отражает формирование в международно-правовом поле новых подходов к нерушимости государственного суверенитета. Гуманитарная интервенция считается легитимной, если она предпринимается ради прекращения геноцида, религиозных или этнических чисток, а также для предотвращения ситуаций, развитие которых чревато преступлениями против человечности. Вторжение должно быть санкционировано либо структурами ООН, либо авторитетными региональными международными организациями.

Действующая идеология гуманитарной интервенции делигитимизирует государственный суверенитет через нарушение прав человека и создаёт острую правовую коллизию, которая, в свою очередь, препятствует установлению баланса между правомочностью и обоснованностью гуманитарного вмешательства. Убедительность аргументации в пользу последнего заменяется, как это было накануне операции НАТО на Балканах, ввода войск США в Ирак и боёв на Южном Кавказе в 2008 г., массированным воздействием на общественное мнение, направленным на оправдание войны ради достижения мира и насилия во имя утверждения идеалов человеколюбия и гуманизма. Необходимость скорейшего устранения этого правового противоречия заставляет применять неэффективный сценарий: вторжение – восстановление порядка – минимальное гуманитарное содействие – легитимизация новых властей – вывод войск. Ни в одном регионе, где на протяжении последних десятилетий гуманитарные интервенции осуществлялись в соответствии с этой схемой, не было установлено даже относительное спокойствие, и лишь в нескольких из них возникли прочные демаркационные линии. Более типично (наиболее яркие примеры – Ирак и Косово) получение полных преимуществ одной из сторон противостояния. Вмешательство американцев в конфликты в Сомали и на Гаити, французов – в Кот-д’Ивуаре, англичан – в Сьерра-Леоне завершилось провалом. Продолжающиеся гуманитарные миссии в Афганистане, Косово и Ираке не внушают оптимизма относительно их конечных результатов.

Более привлекательна ещё ни разу полностью не реализованная модель, где за военной фазой гуманитарной интервенции следуют: полная демилитаризация страны – создание институтов власти и управления без участия местного населения – формирование основ правового режима – включение страны в тесную финансово-экономическую кооперацию с развитыми обществами – постепенное замещение военно-политических рычагов управления экономическими – поэтапное вовлечение местного населения в управление экономикой и публичными институтами восстанавливаемого государства.

Такой порядок шагов продиктован тем, что нарушения прав личности есть следствие вырождения национальных институтов и утраты ими способности обеспечивать общественные блага для своих сограждан. Гуманитарная интервенция, направленная не на государственные структуры, а против хаоса, и не являющаяся агрессией, не может иметь своим результатом военную победу и установление внешнего контроля над неуправляемым объектом, где нарушаются права человека. Обеспечение базовых прав и свобод ставит её центральной задачей создание основ правового порядка, который исключает 1) пренебрежение локальными традициями и 2) насильственное внедрение в социальную практику чуждых ей моральных правил, религиозных норм и политических установлений.

Гуманитарная миссия, нацеленная на полное восстановление страны, как альтернатива оживившейся в различных регионах мира борьбе за освобождение от западного влияния, должна быть рассчитана на десятилетия и включать в себя тотальную демилитаризацию, монополизацию полицейских функций внешней администрацией, продолжительный отказ от воссоздания местных вооруженных формирований, восстановление экономической жизнеспособности, создание судебной системы, институтов местного самоуправления, инвестиции в социальную сферу и инфраструктуру, создание новых рабочих мест и т.д.

Нормализация ситуации только открывается свержением правящего режима и прекращением насилия и не венчается переходом к демократии, передачей власти местной администрации и выводом войск. Её фундаментальное содержание состоит в постепенном превращении страны в полноправного члена мирового сообщества, на основе переоценки возникшего в начале глобализации поверхностного отношения к культурному синтезу, и полноценного игрока глобальной экономики через либерализацию доступа национальной продукции на рынки развитых стран.

Гуманитарная интервенция – применение силы или угроза силой, осуществляемые государством или группой государств за пределами своих границ без согласия страны, на территории которой применяется сила, и направленные на предотвращение или пресечение масштабных и грубых нарушений основных прав людей, не являющихся гражданами государств, осуществляющих гуманитарную интервенцию.

История вопроса

На теоретическом уровне идея гуманитарной интервенции была впервые сформулирована в 1987 г. основателем движения «Врачи без границ», будущим министром иностранных дел Франции Бернаром Кушнером в книге «Le Devoir d’Ingérence» («Обязанность вмешаться»). Б. Кушнер настаивал на том, что демократические государства имеют право и даже обязаны ради защиты прав человека вмешиваться в дела других государств, невзирая на их суверенитет.

Первой гуманитарной интервенцией стала военная операция НАТО против Югославии в 1999 г. До этого времени мировое сообщество либо реагировало на сообщения о гуманитарных катастрофах в ограниченном объеме (бомбардировки натовцами боснийских сербов в 1994–1995 гг. в Боснии и Герцеговине), либо вообще не вмешивалось в развитие событий (межэтнический конфликт в Руанде в 1994 г., унесший жизни до 1 млн человек).

Нет ничего удивительного в том, что идея гуманитарной интервенции стала «одной из ключевых причин споров и противоречий в современных международных отношениях» . Ее концепция вступает в прямое противоречие с закрепленными в Уставе ООН принципами государственного суверенитета, территориальной целостности и верховных полномочий ООН

В целях создания правовых рамок для осуществления гуманитарных интервенций в 2000 г. под эгидой ООН была учреждена Международная комиссия по вопросам вмешательства и государственного суверенитета. В 2001 г. она представила доклад «Ответственность по защите» («The Responsibility to Protect»), в котором констатировала необходимость отказаться от реализованной в Югославии концепции «права на вмешательство» и заменить ее концепцией «ответственной защиты». Последняя делает упор на невоенные методы и трактует иностранное вмешательство как ответственность государств по защите гражданского населения другого государства в случае, когда это государство не в состоянии выполнить свои обязательства по защите собственных граждан. Ответственность международного сообщества в отношении нарушений гуманитарного права была сформулирована в виде трех задач: «предотвращать, реагировать и восстанавливать».

Данный доклад получил поддержку ведущих западных государств, однако не приобрел характер международной конвенции или поправки в Устав ООН. В результате решение вопроса о «гуманитарном вмешательстве» остается в руках Совета Безопасности ООН. Кроме того, ранее Международный суд ООН, рассматривавший дело о вооруженной поддержке США антиправительственных сил в Никарагуа в 1980-е годы, констатировал, что международное право не санкционирует использование государством вооруженной силы для исправления ситуации с серьезными нарушениями в области прав человека в другом государстве без одобрения СБ ООН. Соответствующее положение было подтверждено резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 3 ноября 1986 г. Таким образом, с точки зрения международного права концепция «ответственность по защите» имеет сегодня не больше легитимных оснований, чем это было в период натовских бомбардировок Югославии.

В 2000-х годах западные державы реализовали идею гуманитарной интервенции на практике в трех странах – Афганистане (2001 г.), Ираке (2003 г.) и Ливии (2011 г.). Во всех трех случаях вооруженное вмешательство в том виде, в каком оно было осуществлено, не было санкционировано СБ ООН. В афганском случае речь фактически шла об операции США и НАТО в формате «государственной самообороны», хотя и под лозунгом защиты мирного населения Афганистана от режима талибов. В Ираке во главу угла был поставлен поиск оружия массового уничтожения. Утверждалось, в частности, что Саддам Хусейн «создает одно из самых страшных средств уничтожения. Его цель – доминировать, запугивать и осуществлять нападения» . Позднее президент США Джордж Буш-младший «подверстал» к антисаддамовской кампании гуманитарную составляющую.

Что касается Ливии, то резолюцией № 1973 от 17 марта 2011 г. СБ ООН предоставил мандат лишь на обеспечение режима «бесполетной зоны» над страной «в целях защиты гражданского населения». Однако действия войск НАТО с самого начала были нацелены на смену существующего режима. Эта цель была достигнута, однако гуманитарная ситуация в Ливии, так же, как в Ираке и Афганистане, в результате гуманитарной интервенции не улучшилась.

Таким образом, в ходе трех крупнейших вооруженных операций международное сообщество оказалось не в состоянии выполнить ни одно из положений вышеупомянутого доклада «Ответственность по защите». Оно не предотвратилодействительно имевшие место еще в 1990-х годах массовые нарушения гуманитарного права в Афганистане, Ираке и Ливии,не отреагировало на реальные (а не на сфальсифицированные) сигналы и не восстановило стабильность в плане обеспечения безопасности гражданского населения. Главная причина заключалась в подмене исходного тезиса. Вместо вмешательства в конфликт с целью «ответственной защиты» гражданского населения при одновременном дистанцировании от интересов вовлеченных сторон внешние силы изначально сделали ставку на оказание военно-политической поддержки антиправительственным войскам. Речь шла, по сути, о непосредственном участии в боевых действиях ради достижения собственных геополитических целей и отработки сценариев вмешательства в других стратегически важных районах планеты. Ирак и другие конфликтные регионы стали «экспериментальной площадкой для новых принципов американской внешней политики» .

Единственным примером успешного вмешательства международного сообщества под гуманитарными лозунгами в 2000-е годы можно отчасти признать урегулирование конфликта в суданской провинции Дарфур. Под давлением международного сообщества в 2006 г. правительство Судана и Суданское освободительное движение подписали в Абудже мирное соглашение. Успех международного вмешательства был обусловлен его чисто гуманитарными целями, не «обремененными» попытками смены правящего режима.

Ведущие мировые игроки предлагают собственные варианты преодоления международно-правового тупика, возникшего вокруг гуманитарных интервенций. В частности, президент Бразилии Дилма Русеф на саммите БРИКС в марте 2012 г. предложила заменить концепцию «защищать с ответственностью» концепцией «ответственность во время защиты» («Responsibility While Protecting»). Она обосновала свое предложение необходимостью защищать гражданское население не только от собственных диктаторов, но и от осуществляющих вмешательство внешних сил. На 66-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 2012 г. представители Бразилии и ряда других государств констатировали, что «применение силы несет в себе риск провоцирования непредусмотренных ранее жертв и в то же время делает более трудным достижение политического решения».

Однако говорить о поддержке данной позиции на уровне профильных органов ООН преждевременно. Главная причина кроется в геополитической «востребованности» именно неопределенной трактовки гуманитарных интервенций. Администрация США уже довела до сведения Д. Русеф пожелание, чтобы Бразилия не пыталась изменить сложившуюся практику вмешательства под гуманитарными лозунгами, а более активно следовала именно американской трактовке.

Концепция «ответственность по защите», не имеющая четкой международно-правовой дефиниции и потому открывающая широкий простор для расширительных трактовок, останется важнейшей базовой концепцией Запада для осуществления вмешательства в собственных геополитических целях.

Как результат, на сегодня термины «гуманитарная интервенция» и «гуманитарная катастрофа» по-прежнему «не содержат в себе какого-либо существенного правового веса с точки зрения международного права», а отданы на откуп политикам и военным. Основополагающие правовые документы в целом и «источники права» применительно к вооруженным конфликтам в частности «не содержат каких-либо дефиниций применительно к подобным концепциям». А потому гуманитарная интервенция, вне зависимости от реальной ситуации в конфликтном регионе, превратилась в удобное пропагандистское прикрытие для реализации западным сообществом геополитических сценариев. Эти сценарии предусматривают либо насильственную смену неугодных режимов либо установление собственного прямого военно-политического контроля над регионами, богатыми природными ресурсами или представляющими иную ценность. Кроме того, действительно трагическая ситуация, сложившаяся во многих «горячих точках» планеты, предоставляет мировым игрокам уникальную возможность для внешнеполитических комбинаций: свою поддержку вмешательства в одном регионе они могут «обменять» на возможность проводить более независимую политику в другом. Эта мысль четко прослеживается у экс-канцлера Германии Герхарда Шредера, который в 1999 г. поддержал операцию НАТО против Югославии. По его признанию, «участие в косовской операции, как и позднее, в ноябре 2001-го, согласие на операцию в Афганистане обеспечили нам возможность свободно сказать ‘нет’ войне в Ираке» .

Подобная ситуация дает основания утверждать, что концепция «ответственность по защите», не имеющая четкой международно-правовой дефиниции и потому открывающая широкий простор для расширительных трактовок, останется важнейшей базовой концепцией Запада для осуществления вмешательства в собственных геополитических целях. Расклад сил в конфликтных регионах предвещает дальнейшее смещение района ее применения на восток – от Сирии через Иран в направлении Пакистана с выходом в район Корейского полуострова и в целом Дальнего Востока. По имеющейся информации, США, НАТО и Лига арабских государств были готовы осуществить «гуманитарное вмешательство» в Сирии уже в июне–июле 2012 г. «по следам» обнаружения около сотни погибших в сирийском городе Хула. Однако находившиеся в стране международные наблюдатели отказались представлять доклад, однозначно возлагающий ответственность за трагедию на правительственные войска, что вкупе с сохраняющимися разногласиями в рядах антиасадовской коалиции нарушило разработанный Западом сценарий гуманитарной интервенции. В докладе Комиссии по расследованию нарушений прав человека в Сирии было лишь констатировано, что «имеющиеся свидетельства» не позволяют исключить ни одну из рассматриваемых опций, включая ответственность антиправительственных сил. Тем не менее именно Сирия остается главным кандидатом на то, чтобы стать следующим полигоном для гуманитарной интервенции с геополитическим подтекстом.

Понятие и признаки гуманитарной интервенции Текст научной статьи по специальности «Государство и право. Юридические науки»

Суходолов Н.В.*

ПОНЯТИЕ И ПРИЗНАКИ ГУМАНИТАРНОЙ ИНТЕРВЕНЦИИ

В международно-правовой литературе нет единого мнения относительно понятия и признаков гуманитарной интервенции. Разные авторы придерживаются различных позиций в этом вопросе. Так, профессор Дипломатической академии МИД РФ, вице-президент Российской ассоциации международного права Олег Николаевич Хлестов дает следующее понятие: «Гуманитарная интервенция — применение вооруженной силы одним государством или группой государств против другого государства для защиты прав человека (граждан этой страны), то есть защита прав населения на территории другого государства без его согласия»1. В целом данное определение, по нашему мнению, отражает сущность понятия. По мнению доктора права из Нидерландов Таньи Герард, гуманитарная интервенция, по определению, подразумевает использование вооруженной силы и отсутствие необходимости в действительном согласии законного правительства на проведение действий, предпринимаемых третьей стороной — государством или группой государств 2. Далее автор подчеркивает, что по крайней мере пять ситуаций не подпадают под доктрину гуманитарной интервенции, даже в том случае, если заинтересованность гуманитарного плана присутствует в контексте данных операций:

а) акции с использованием вооруженной силы по просьбе законного правительства (включая акции, предусмотренные соглашениями);

б) акции, происходящие в рамках традиционных миротворческих операций, проводимых ООН;

в) военные операции, предпринимаемые государством с целью спасения своих подданных за рубежом от неминуемой угрозы их жизни или здоровью;

г) акции принудительного характера, не включающие использование вооруженной силы;

д) операции, включающие использование вооруженной силы, предпринимаемые при отсутствии согласия законного правительства, но не обладающие основными признаками гуманитарного характера.

А. Акции, подпадающие под эту категорию, по своей сути и с теоретической точки зрения не нарушают территориальную целостность и полити-

* Студент IV курса Института международного частного права Московской государственной юридической академии им. O.E. Кутафина.

1 Гуманитарная интервенция: политические и международно-правовые аспекты // Юрист-международник. 2005. № 3.

2 Гуманитарная интервенция и гуманитарная помощь: эхо прошлого и перспективы // Белорусский журнал международного права и международных отношений. 1998. № 4.

чес кую независимость, или суверенитет, государств, поскольку правительство дает разрешение на их проведение. Стоит отметить, что существуют ситуации, при которых нелегко установить, что является законным правительством или действительным согласием, однако этот аспект сам по себе не связан с понятием гуманитарной интервенции.

Б. До сего времени миротворческие операции ООН всегда предпринимались с согласия государства, на его территории и на основе соглашения с ООН. Тенденция, существующая в Секретариате ООН и заключающаяся во введении понятия вроде «операции по прекращению огня или/и по наблюдению», не только выходит за пределы традиционного миротворчества, но и, более того, может основываться на предыдущих соглашениях по прекращению огня, достигнутых соответствующими сторонами.

В. Военные спасательные операции, проводимые с целью спасения подданных страны за рубежом, не подпадают под понятие гуманитарной интервенции, так как эти операции основываются на праве самообороны, как сформулировано в статье 51 Устава ООН. Здесь не рассматривается ни вопрос о масштабности и правомочности подобных операций по спасению в соответствии с Уставом ООН, ни ситуация, при которой предпринимаются военные операции, включающие как спасение своих собственных подданных, так и меры по защите граждан данной страны от неминуемой угрозы их жизни.

Г. Акции, подпадающие под эту категорию, включают принудительные меры невоенного характера. Это экономические и политические меры, не связанные с гуманитарной интервенцией, поскольку этот аспект связан с положением о запрете Уставом ООН на использование силы.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Д. Как показывает практика государств и доктрина, достаточно трудно определить те акции, которые подпадают под последнюю категорию, поскольку это зависит от (субъективной) интерпретации «политических» фактов и дипломатических деклараций, а также превалирующих политических отношений между участвующими государствами. Но для наших целей главным является то, что здесь мы сталкиваемся с военными операциями в контексте, к примеру, содействия народу путем реализации его права на самоопределение, акций по предотвращению агрессии или содействия правительствам в ведении внутренней войны (нередко по открытому приглашению законного правительства) и, таким образом, возможно, подпадающих под категорию а), а также с военными операциями, предпринятыми без согласия законного правительства, но направленными на поддержание или укрепление экономических и/или политических интересов. Однако природа этого типа военных операций и связанных с ней правовых вопросов является абсолютно отличной от вопросов, связанных с гуманитарной интервенцией

1 См.: Там же.

Данная позиция представляется наиболее приемлемой, так как исчерпывающе определяет сущность и признаки рассматриваемого понятия.

Таким образом, можно выделить следующие обязательные признаки гуманитарной интервенции:

1. Вооруженный характер акции.

2. Отсутствие согласия законного правительства государства — объекта интервенции.

3. Гуманитарный характер, то есть наличие специальной цели — пресечение грубых нарушений прав человека или военных преступлений (геноцид, этнические чистки, насильственное переселение гражданского населения и др.).

4. Отсутствие санкции Совета Безопасности ООН на проведение операции.

Последний признак следует из того, что военные операции ООН не преследуют гуманитарных целей в качестве основной задачи, а осуществляются для пресечения угрозы миру и международной безопасности. По мнению профессора Герард, представляется важным с концептуальной точки зрения то, что действия, совершаемые в рамках коллективной системы безопасности ООН, в том виде, как они заложены в Уставе этой организации, действительно свидетельствуют и подтверждают, что «принудительныемеры», согласно ст. 39 и 42 главы 7, могут и будут предприниматься Советом Безопасности с целью улучшения ситуации с нарушением прав человека, поскольку данные внутренние ситуации представляют собой угрозу миру и влияют на международные мир и безопасность. Совет Безопасности обладает такими полномочиями и, следовательно, не превышает их в данных ситуациях.

Однако такие обязательные меры, принятые Советом Безопасности согласно главе 7, не могут быть охарактеризованы как составная часть доктрины гуманитарной интервенции. Наоборот, мы имеем дело с принудительными мерами в духе ст. 39 и 42 Устава. Кто-то может утверждать, что в тех ситуациях, когда Совет Безопасности дает санкцию государствам-участникам на использование вооруженной силы с целью вмешательства в другое государство в гуманитарных целях, подобное вмешательство может быть описано как «принудительные меры в гуманитарных целях». Однако как с правовой, так и с концептуальной точек зрения такому определению предпочтение не отдается, поскольку обязательные принудительные меры, независимо от их объема, содержания и природы, направлены на поддержание или/и восстановление международного мира и безопасности. Они не предпринимаются в гуманитарных целях, и введение либо использование такой терминологии может привести к дальнейшим разночтениям и двусмысленным толкованиям

1 См.: Тамже.

Из всего вышеприведенного можно дать следующее определение гуманитарной интервенции. Гуманитарная интервенция — это военная операция одного государства или коалиции государств против третьего государства без согласия его законного правительства с целью прекращения грубых и массовых нарушений прав человека или совершения военных преступлений на территории этого государства в ситуации, когда Совет Безопасности ООН по тем или иным причинам не может принять соответствующее решение.

Проблема «гуманитарного вмешательства»

«В попытках извлечь уроки из геноцида в Руанде наиболее важны два момента. Во-первых, никогда не забывать. Во-вторых, никогда не прекращать деятельность по недопущению актов геноцида в будущем. Наши мысли обращены к жертвам — более чем 800 тысячам невинных людей, которые погибли в течение ужасающе короткого периода времени. Наши мысли обращены к оставшимся в живых. Их стойкость по-прежнему нас вдохновляет. И все мы ответственны за то, чтобы помочь им заново обустроить свою жизнь. Насколько все могло бы сложиться иначе, если бы мы, мировое сообщество, приняли в свое время надлежащие меры».

Генеральный секретарь ООН Пан Ти Мун

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

В своем ежегодном докладе Генеральной Ассамблее ООН в 1991 году Генеральный секретарь Бутрос Бутрос Гали высказал фундаментальное понимание отношения международного сообщества и Организации Объединенных Наций к систематическим нарушениям государствами фундаментальных прав человека. Он отметил следующее:

» Сейчас, как никогда, осознается, что принцип невмешательства во внутреннюю компетенцию государств не должен рассматриваться в качестве защитного барьера, за которым систематически безнаказанно нарушаются права человека. Тот факт, что в различного рода ситуациях ООН не была способна предотвратить жестокость, не может расцениваться в качестве аргумента правового или морального характера против необходимых действий по изменению ситуации, особенно при угрозе миру.

Сами доводы, касающиеся невмешательства, территориальной целостности и политической независимости государств, являются бесспорными. Однако их можно ослабить, если включить положение о том, что суверенитет, даже в наши дни, дает право на массовое истребление или начало систематических кампаний по истреблению или массовому изгнанию гражданского населения под видом подавления мятежа или вооруженного восстания»1.

Данное заявление затрагивает сущность проблемы, привлекающей ученых на протяжении долгого времени. Когда, в каких случаях, и дозволе-

1 Официальный сайт ООН www.un.org..

но ли вообще государству или группе государств применять вооруженную силу с целью вмешательства во внутренние дела, идя на сознательное нарушение суверенитета, территориальной целостности, политической независимости государства в гуманитарных целях, то есть тогда, когда третьим государством — объектом вмешательства производятся систематические массовые нарушения прав человека или военные преступления, такие как геноцид, этнические чистки, насильственное переселение, депортация и т.д.

Можно выделить пять основных принципов международного права, непосредственно касающихся поставленной проблемы. Это следующие принципы:

1. Принцип невмешательства во внутренние дела государств (п. 7 ст. 2 Устава ООН, а также международно-правовой обычай).

2. Принцип суверенитета (существует в обычно-правовой форме).

3. Принцип территориальной целостности государств (существует в обычно-правовой форме).

4. Принцип запрещения неприменения силы или угрозы силой (п. 4 ст. 2 Устава ООН).

5. Принцип уважения прав и основных свобод человека (п. 3 ст. 1 Устава ООН).

В соответствии с общепризнанной доктриной международного права все основные принципы современного международного права равны, и ни один из принципов не может применяться в ущерб другому. Представляется, что именно в этом заключается главная проблема. В самой системе принципов и подобном их понимании заложена опасность конкуренции. И данное явление проявляется не только в сфере обозначенной в настоящем исследовании проблемы. До сих пор ни теоретически, ни практически не разрешена проблема соотношения принципов территориальной целостности и права народов на самоопределение. Теория ограничивается формальным указанием на их равноправие и на то, что они должны рассматриваться и применяться в совокупности, неразрывно друг от друга. На практике же это ведет к тому, что проблемы остаются нерешенными, конфликты — замороженными, а государства — непризнанными. По нашему мнению, подобное положение дел представляет серьезную опасность для международного сообщества и стабильности на мировой арене. Представляется, что каждый принцип может быть в полной мере реализован лишь обособленно от принципа-конкурента, проще говоря, игнорируя его. Пытаясь же примирить непримиримое, решая конкретную проблему на основе указанной теоретической догмы, невозможно добиться какого-либо результата. Таким образом, признавая, например, непризнанное государство без согласия властей страны, в юрисдикцию которого оно входит, нарушается принцип

территориальной целостности. В свою очередь, подтверждая территориальную целостность государства и отказывая в признании борющемуся за самоопределение народу, грубо игнорируется второй из принципов. То есть фактически теоретическая конструкция «неразрывности» и «взаимосвязанности» двух принципов оказывается практически несостоятельной. И международное сообщество это понимает. Именно поэтому de facto практика идет по пути привилегированного применения одного из принципов. До сегодняшнего дня это был принцип территориальной целостности (хотя в настоящее время происходит постепенная смена вектора, и определенные государства и группы государств начинают отдавать предпочтение второму из принципов, что вызывает ожесточенное сопротивление стран, еще придерживающихся принятой до сих пор точки зрения). Однако очевидно, что такой подход не решает проблемы «горячих» точек мира, а лишь загоняет проблему вглубь, и на указанных территориях происходит либо открытый вооруженный конфликт, либо непрекращающаяся террористическая деятельность.

Подобная ситуация сложилась и в контексте проблемы, рассматриваемой в настоящем исследовании. По сути, в данном случае конкурируют два основных принципа международного права, являющиеся нормами ius cogens, — принцип невмешательства во внутренние дела государств и принцип уважения прав и основных свобод человека.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

С момента возведения указанных принципов в ранг ius cogens их соотношение диаметрально противоположено понималось разными доктринами международного права и государствами разных политических и экономических систем. Так сложилось, что признание и безусловное соблюдение принципа уважения прав и основных свобод человека легло в основу государственности стран Запада, где данный принцип был воспроизведен в конституциях, и на его основе была построена и функционировала вся система государственной власти и общественного устройства. Таким образом, в рамках правосознания западных юристов-международников этот принцип всегда имел безусловный приоритет и высочайшую значимость. Иная ситуация сложилась в странах так называемого «Восточного блока», то есть в странах с социалистической экономической и политической системой. В рамках марксистско-ленинского учения права человека рассматривались не более чем «буржуазная выдумка». А теория разделения властей как наиболее эффективный механизм реализации указанного принципа в государственном устройстве отвергалась. Именно в этом и заключается суть противоречия и различия подходов к рассматриваемой в рамках настоящей работы проблеме в различных странах. Однако, подписывая Устав ООН, Советский Союз был вынужден хотя бы формально признать наличие данного

принципа. Но советская теория международного права крайне редко к нему обращалась, предпочитая не замечать. Таким образом, в советской доктрине принцип уважения прав и основных свобод человека занял сугубо подчиненное положение, а зачастую вообще игнорировался. Наглядной иллюстрацией различия в понимании соотношения двух принципов являлась ситуация, когда западные страны критиковали Советский Союз за нарушения прав человека (отсутствие свободы слова и других политических свобод, преследования диссидентов, недемократическая форма правления и т.д.), а советская дипломатия отвечала неизменной ссылкой на принцип невмешательства во внутренние дела государств. Таким образом, становится очевидной вся несостоятельность и теоретическая ограниченность доктринальной конструкции «равноправия и взаимосвязанности принципов международного права». Если представить, что принципы располагались бы в соответствии с иерархией, то, несомненно, в западном варианте первым бы стоял принцип уважения прав человека и основных свобод, а в советском он бы был либо на последнем месте, либо его бы вообще не было. Таким образом, не вызывает сомнения, что никто и никогда не рассматривал основные принципы международного права как равновеликие.

В свете всего вышеизложенного совершенно неудивительно, что сама концепция «гуманитарной интервенции» стала итогом научных изысканий западных юристов-международников, явившись результатом исторического понимания соотношения принципов. И в то же время понятно отношение к данной доктрине советской, а теперь и российской международно-правовой науки. Однако в отличие от предшествующего периода, когда позиция советских юристов и Советского государства в целом была абсолютно логична и теоретически выверена, основана на социалистическом понимании внутригосударственного и мирового устройства, на стратегической цели развития страны (коммунизм как пятая формация развития государства), то неизменность позиции новой России по данной проблеме вызывает много вопросов. Фактически утерян фундамент подобного понимания, ведь Россия, как указано в Конституции, «правовое, демократическое государство», что следует рассматривать как неотъемлемую стратегическую цель развития. Конституция 1993 года явилась одной из самых демократических в мире, заложив прочные и незыблемые основы развития рыночной экономики, политической свободы и построения такого государства, где права каждого гражданина гарантируются и охраняются государством. «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью» — говорится в Конституции. В соответствии с новым общественно-политическим и экономическим устройством кардинально изменились и теоретические подходы ко всем отраслям внутреннего права. Принципиальным изменениям

подверглись такие основополагающие отрасли права, как конституционное, гражданское, уголовное, финансовое и др. И эти изменения, естественно, были восприняты и правовой наукой. Не секрет, например, что в СССР не существовало гражданского права как такового, в соответствии с его сущностью, соответствующая отрасль имела лишь одноименное название.

Единственной правовой сферой, где на теоретическом уровне не произошло принципиальных изменений в подходах, стало международное право. Но, как известно, право — это форма, но не содержание. То есть, чтобы изменилась теория международного права, должна измениться внешняя политика, подходы к пониманию государством различных проблем международных отношений.

Теперь обратимся к изложенной в настоящей работе аргументации отечественной науки международного права против доктрины «гуманитарной интервенции». Основным непоколебимым постулатом ученых является указание на то, что в случае грубейших нарушений прав человека, таких как геноцид, этнические чистки, насильственное переселение и др., властными структурами государства возможно военное вмешательство, но исключительно с санкции Совета Безопасности ООН. Это совершенно правильная и юридически безупречная позиция. Однако в международных отношениях все гораздо сложнее. На карту могут быть поставлены миллионы жизней людей, и формализм для них может быть губителен. Как известно, постоянным членом Совбеза, имеющим при голосовании право вето, является Китай, страна, пережившая жесточайший массовый террор режима Мао Дзедуна, «культурную революцию», всевозможные «чистки кадров». И преступления этого режима так и не были осуждены, а преемники Мао и Коммунистическая партия до сих пор находятся у власти. Несмотря на очевидные перемены и «послабления» режима, в Китае по сей день продолжаются грубые нарушения прав человека, а политический режим можно однозначно охарактеризовать как жесткий авторитаризм (хотя на Западе многие оценивают его как тоталитарный). Таким образом, политика нарушения прав человека для Китая является абсолютной нормой. Отсюда с очевидностью следует предполагаемая позиция Китая по пресечению грубых нарушений прав человека в других странах. Пока Совет Безопасности будет вырабатывать «общую позицию», десятки тысяч людей будут вырезаны, изгнаны из своих домов. Налицо совершенная беспомощность Совета Безопасности как единственной инстанции для быстрого решения такого рода проблем.

Кроме того, в соответствии с Уставом, военное вмешательство возможно, лишь когда ситуация несет в себе угрозу миру и международной бе-

зопасности. То есть соответствующие действия совершаются не в гуманитарных целях, не для защиты гражданского населения, а для ликвидации угрозы. В этом — принципиальная разница между операциями ООН по поддержанию мира и собственно «гуманитарной интервенцией». Более того, возможны ситуации, когда грубые нарушения прав человека отнюдь не представляют угрозы миру и безопасности международного сообщества. Наоборот, возможно, «очистка» какой-либо территории государства от представителей определенной этнической группы, взбунтовавшихся повстанцев или других «проблемных элементов» принесет стабильность и мир региону. Исходя из этого, вообще не следует вмешиваться, а дать властям страны самостоятельно «навести порядок». И это вполне отвечало бы интересам стабильности и безопасности мирового сообщества. По сей день раздаются голоса о том, что Югославию, например, «расчленили». Таким образом, игнорируются интересы и права тех народов, которые не хотели существовать в рамках Югославской Федерации. Хорватия, например, вторая по размеру республика в составе Югославии, имела не меньше прав, чем Сербия. И если пять из шести республик бывшей Югославии решили, что они не хотят больше быть членами Федерации и образуют независимые государства, то шестой республике (то есть Сербии) оставалось только принять такое решение, ведь по Конституции Югославии 1974 года все республики в составе Федерации имеют равные права. И справедливо отмечается, что, исходя из интересов стабильности, не нужно было вмешиваться и принуждать стороны к переговорам. Надо было позволить С. Милошевичу «воссоединить» страну, пройдя победным маршем по территории бывшей Югославии. И установились бы мир и стабильность в Балканском регионе.

В этих условиях представляется два возможных варианта разрешения противоречия.

1. На международно-правовом уровне признать право групп государств применять силу для предотвращения гуманитарной катастрофы в третьей стране в связи с массовыми и грубыми нарушениями прав человека или совершением военных преступлений против гражданского населения без одобрения Совета Безопасности ООН, определив, например, что Устав ООН дополняется «практикой» государств и что право на «гуманитарное вмешательство» существует в обычно-правовой форме и отменяет устаревший договорный запрет.

2. Изменить правила голосования в Совете Безопасности путем отмены права вето при решении такого рода вопросов.

Первый вариант представляется наиболее радикальным и могущим повлечь непредсказуемые последствия, так как применять силу под соответствующим предлогом смогут не только коалиции либерально-демокра-

тических государств, отстаивающих ценности прав человека. Такие акции смогут осуществлять такие государства, как, например, Китай или Северная Корея, что превращает саму идею гуманитарной интервенции в абсурд.

Более взвешенным кажется второй вариант, так как сегодняшняя система голосования в Совете Безопасности сделала его абсолютно беспомощным и неспособным принимать какие-либо весомые решения. Как уже отмечалось, многие инициативы демократических государств рубятся на корню правом вето таких государств, как Китай. Россия же, в соответствии с Конституцией, — «правовое, демократическое государство», так что ей здесь, как представляется, нечего опасаться (если, конечно, данное положение Конституции соответствует действительности). Таким образом, требование Устава ООН об обязательном одобрении Советом Безопасности подобных акций будет соблюдено.

> Гуманитарная интервенция как фактор международных отношений

Доктрина «гуманитарной интервенции»

Сегодня нет четких определений ни самого понятия «гуманитарные интервенции», ни выработанной юридической базы их проведения. По мнению российского политолога Н. Модина, если с вопросом существования данного явления разногласия удалось уладить и признать на самых разных уровнях его существование (вплоть до ООН и НАТО), то по поводу времени появления, правомерности использования и непосредственно определения данного феномена споры все еще активно ведутся.

Тем не менее, большинство политологов и специалистов по международному праву понимают гуманитарную интервенцию как «применение силы или угрозу силой, осуществляемые государством или группой государств за пределами своих границ и без согласия страны, на территории которой применяется сила, и направленные на предотвращение или пресечение масштабных и грубых нарушений основных прав людей, не являющихся гражданами этих государств».

Несмотря на то, что в экспертной среде до сих пор продолжается спор об авторстве и о времени возникновения самого термина «гуманитарная интервенция», несомненно, в лексикон практической дипломатии он попал во второй половине ХХ века. Сама концепция «гуманитарной интервенции» прошла достаточно долгий период своего теоретической кристаллизации: от конструкта «общественно-политического реагирования» до непосредственно самой доктрины «гуманитарной интервенции».

Известно, что одним из первых в политологический дискурс этот термин ввел нынешний министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер. В 1968 году он сформулировал положения о «необходимости западного вооруженного вмешательства в этнополитические конфликты с целью недопущения геноцида». Тогда Кушнер активно поддерживал сепаратистское государство этнической группы христиан игбо — Биафра, находившееся на территории Нигерии. В то время Кушнер активно сотрудничал с миссией «Врачи без границ», которая требовала вооруженного вмешательства Запада в Биафрский конфликт.

По словам эксперта по «гуманитарным интервенциям» Дайаны Джонстон, использование гуманитарных миссий для того, чтобы вызвать симпатии международного сообщества к одной стороне конфликта, обозначило резкий разрыв с традицией Международного Красного креста — сохранения строгой нейтральности в конфликтах ради доступа в зону боевых действий.

Кушнер выстроил логическое построение, согласно которому в каждом конфликте есть «хорошая» сторона, состоящая из жертв, и «плохая» сторона, которая хочет всех их убить. Поэтому, западное вмешательство, вызванное усилиями средств массовой информации, может разрешить эти проблемы посредством применения силы. Постепенно «реалистичное» направление философской школы, которое подвергает сомнению эти допущения, было дискредитировано как аморальное.

Эта концепция прошла апробацию после вьетнамской войны, когда группа французских интеллектуалов вела кампанию против социалистического Вьетнама («лодка для Вьетнама») и призывала мировое сообщество оказать гуманитарную помощь вьетнамцам, бежавшим от экономических невзгод в их разрушенной войной стране. Они нашли приемлемый способ отвлечь симпатии от вьетнамского движения освобождения, которое пользовалось практически всеобщим восхищением во время сопротивления американской войне. Игнорируя экономические лишения, вызванные многолетними американскими бомбежками, эта акция стала значительным шагом в сторону переоценки «левых» — обеспокоенных теперь исключительно и весьма активно «правами человека», но без учета контекста событий. Совсем не случайно, что все это совпало с кампанией за «права человека» президента Джимми Картера и Збигнева Бжезинского, направленной на восстановление морального авторитета США после вьетнамской катастрофы.

Югославские войны стали идеальной возможностью реализовать на практике то, что к тому времени превратилось в доктрину «гуманитарной интервенции». Это полностью совпало с потребностью Соединенных Штатов обеспечить НАТО новой доктриной в период после окончания холодной войны, которая бы позволила военному альянсу выжить и расшириться.

В это же время, в 1999 г., сам термин «гуманитарная интервенция» вошел в статус государственной политики США и Великобритании. В апреле 1999 г. в Чикаго в канун юбилейного Вашингтонского саммита НАТО премьер-министр Великобритании Тони Блэр впервые использовал его для определения будущей политики НАТО на Балканах.

В основу концепции был положен тезис о том, что гуманитарная катастрофа никогда не может считаться чисто внутренним делом того или иного государства и что международное сообщество не только «вправе», но даже обязано «решительно вмешаться» в подобные острые гуманитарные кризисы (т.е. на практике — во внутренние дела суверенных государств) «для их оперативного выправления». Налицо, таким образом, связь между «гуманитарной интервенцией» и еще одной активно продвигаемой рядом стран Запада концепцией «ограниченного суверенитета», также предполагающей возможность внешнего, в том числе силового, вмешательства во внутренние дела государств под гуманитарными предлогами.

Многие эксперты убеждены, что раннее и решительное военное вмешательство может стать эффективным сдерживающим средством для дальнейших убийств. Другие полагают, что максимум того, что может дать гуманитарная интервенция, — это приостановка кровопролития, которого может быть достаточно для начала мирных переговоров и оказания различных форм помощи. То есть, она позволяет выиграть время и, в идеальном случае, спасти многие жизни, однако не решает проблем, лежащих в основе конфликта.

Тема «гуманитарной интервенции», не в последнюю очередь с учетом ведущихся вокруг нее острых споров, также была выдвинута в число центральных на 54-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которая состоялась в сентябре 1999 г. в Нью-Йорке. Суммируя, можно выделить два отличающихся подхода к праву на «гуманитарную интервенцию». Одни государства (в первую очередь члены НАТО и ряд стремящихся в альянс страны) прямо допускают возможность вмешательства во внутренние конфликты под предлогом «гуманитарных катастроф» без санкции со стороны Совета Безопасности ООН. Главное для них — «притушить» кризис, не заботясь особо о региональных и международных последствиях своих действий. В позиции другой, гораздо более многочисленной группы стран, в которую входила до недавнего времени и Россия, упор делается на незыблемость закрепленных в Уставе ООН принципов — в частности, на исключительные прерогативы Совета Безопасности ООН по санкционированию мер принуждения, включая и военную силу.

Многие государства, в первую очередь развивающиеся и неприсоединившиеся, первоначально недостаточно энергично отреагировавшие на эту доктрину, сейчас заметно активизировались, так как начали понимать, что при определенных обстоятельствах любое из них может стать ее жертвой.

Компромиссную развязку попытался предложить в ходе сессии Генассамблеи генеральный секретарь ООН Кофи Аннан. Признав, что «вмешательство региональной организации без мандата ООН в Косово стало трагедией, бросило вызов всей послевоенной системе международной безопасности», он в то же время акцентировал сложность применения принципов Устава ООН в ситуациях, когда устоявшееся понимание национального суверенитета больше не отвечает стремлению народов к обретению фундаментальных прав.

В этой сфере компромисс не всегда может стать эффективной формулой согласованных международных действий.

Важнейший, в контексте международного права, принцип невмешательства во внутренние дела государств эволюционирует в направлении большей открытости.

Таким образом, доктрина «гуманитарной интервенции» представляет собой, по сути, право на «вмешательство с целью защиты прав человека» и несмотря на то, что легитимность и правомерность такого вмешательства остаются спорными, этот идея получает довольно широкое распространение в практике международных отношений.

Гуманитарная интервенция: спасение или катастрофа?

Правомерность гуманитарной интервенции является одной из наиболее спорных проблем права международной безопасности в части применения силы. В последнее время международное сообщество под гуманитарными лозунгами многократно вмешивалось в межконфессиональные и межэтнические конфликты, угрожавшие правам гражданского населения. И каковы же результаты и последствия таких гуманитарных интервенций? Могут ли они иметь перспективы?

Для того, чтобы ответить на эти вопросы, прежде всего, необходимо разобраться с понятием «гуманитарная интервенция». Итак, прилагательное «гуманитарный» имеет очень широкое значение и используется для описания различных мероприятий, осуществляемых государственными и негосударственными субъектами в целях улучшения положения и благосостояния уязвимых лиц. В более широком смысле, «гуманитарный» означает «обращённый к человеческой личности, к правам и интересам человека»1. Слово «гуманитарный» всегда используется в положительном смысле, что свидетельствует о намерении помочь кому-то, кто находится в беде. Те, кто осуществляют гуманитарную деятельность, всегда приносят жертвы для оказания помощи пострадавшим. Иногда гуманитарные действия входят в обязанность отдельных субъектов. Так, например, происходит в случае с Международным Комитетом Красного Креста, национальным обществом Красного Креста или с медицинским персоналом. Однако очень часто гуманитарная деятельность осуществляется теми, кто не имеет на это никаких юридических прав, ими двигает лишь чувство человечности. Когда речь идет о «гуманитарной интервенции» прилагательное «гуманитарный» не применяется для описания мер и средств, которые необходимо принять. Учитывая, что здесь подразумевается использование вооруженной силы, то такие меры и средства по своей природе уже являются негуманитарными.

Далее рассмотрим понятие «интервенция». Оно происходит от латинского «interventio», что означает «вмешательство». Сегодня существует множество трактовок данного определения. Так, профессор английского университета, специалист в области истории международных отношений Т.Отте определяет интервенцию как «инструмент внешней политики, предполагающий вмешательство насильственного характера во внутренние дела стороннего государства с целью повлиять на действия или решения государства, подвергшегося вмешательству»2. В зависимости от степени применения силы по отношению к другому государству можно выделить три основных вида интервенции. Во-первых, «мягкая» («soft») интервенция, заключающаяся в проведении дискуссий и разработке рекомендаций для разрешения конкретной ситуации. Во-вторых, «жесткая» («hard») интервенция, выражающаяся в использовании мер принудительного характера, не исключающих применение военной силы. К ним также относятся наложение экономических и другого рода санкций. И третий вид, это «силовая» («forcible») интервенция, предполагающая обязательное применение военной силы.3

Важно отметить, что интервенцию не следует понимать только как деятельность, противоречащую международному праву. Другими словами, понятие интервенция не следует путать с ее законностью. Она может быть как законной, так и незаконной, в зависимости от условий и причин ее возникновения, а также методов и средств ее осуществления. Проведение интервенции зависит от фактических обстоятельств, а ее законность определяется существующей на данный момент правовой нормой.

В чем же особенность гуманитарной интервенции, с точки зрения международного права? Важно выделить две ее основные разновидности.

1.Неотъемлемое право государства на защиту своих граждан, находящихся в опасности за рубежом.

2.Гуманитарные действия, «гуманитарную интервенцию» по защите человеческой жизни в случае массовых нарушений прав человека и угрозе жизни.

Несмотря на определенные сходные черты, между этими концепциями есть принципиальные отличия. В первом случае государство использует суверенное право на вооруженную самооборону и защищает своих граждан. В случае гуманитарной интервенции, государство или международная организация предпринимает вооруженные действия по защите граждан другого государства или государств для предотвращения массовых нарушений прав человека.

Естественно, право на самооборону не может стать обоснованием для гуманитарной интервенции, т.е. для применения вооруженной силы для защиты граждан другого государства для предотвращения массовых нарушений прав человека. Правомерность использования силы в данном случае если и может быть обоснована, то только и прежде всего принципами и нормами международного права в области защиты прав человека. В частности, согласно Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него 1948 г. государства-участники «обязуются принимать меры предупреждения и карать за его совершение».4 Довольно часто ссылаются также на решения Международного суда ООН, согласно которому у государств есть право и обязанность защищать права человека, а это обязательство вытекает в современном международном праве, например, из запрета актов агрессии и геноцида, а также принципов и норм защиты основных прав человека, включая защиту от рабства и расовой дискриминации.

Основными методами гуманитарной интервенции являются следующие:

Обеспечение эвакуации населения из районов охваченных гуманитарной катастрофой, в том числе организация гуманитарных коридоров.
Обеспечение нуждающегося населения гуманитарной помощью и охрана пунктов её раздачи от вооруженных групп мародёров.
Установление контроля за электростанциями, резервуарами питьевой воды, телерадиоцентрами, откуда могут звучать призывы к межобщинному насилию (в случаях межэтнического конфликта)
Развертывание, обеспечение и охрана лагерей беженцев.

Гуманитарную интервенцию следует отличать от действий, осуществляемых на основании решений международных организаций, в первую очередь, ООН. Несмотря на гуманитарный характер таких действий, они являются «превентивными или принудительными мерами», закрепленными Уставом ООН (ст. 5, 42, 50)5; Устав не называет эти действия «гуманитарной интервенцией». К ним относятся:

миротворческие операции, проводимые ООН с согласия государства, на территории которого они предпринимаются;
акции с использованием вооруженной силы по просьбе законного правительства (включая акции, предусмотренные соглашениями). Однако существуют ситуации, при которых нелегко установить, что является законным правительством или действительным согласием.
военные операции, предпринимаемые государством с целью спасения своих граждан за рубежом от неминуемой угрозы их жизни или здоровью;
акции принудительного характера, не включающие использование вооруженной силы.

Идея гуманитарной интервенции была впервые сформулирована в 1987 г. основателем движения «Врачи без границ», министром иностранных дел Франции Бернаром Кушнером в книге «Le Devoir d’Ingérence» («Обязанность вмешаться»). Первой гуманитарной интервенцией стала военная операция НАТО против Югославии в 1999 г. До этого времени мировое сообщество либо реагировало на сообщения о гуманитарных катастрофах в ограниченном объеме (бомбардировки натовцами боснийских сербов в 1994–1995 гг. в Боснии и Герцеговине), либо вообще не вмешивалось в развитие событий (межэтнический конфликт в Руанде в 1994 г., унесший жизни до 1 млн человек). Основной целью операции «Милосердный ангел» в Югославии было предотвращение гуманитарной катастрофы на территории Косово. Однако результат оказался прямо противоположным. Она породила гуманитарную катастрофу в виде исхода из Косово миллиона беженцев. Сама концепция гуманитарной интервенции вступает в прямое противоречие с закрепленными в Уставе ООН принципами государственного суверенитета, территориальной целостности и верховных полномочий ООН.

В целях создания правовых рамок для осуществления гуманитарных интервенций в 2000 г. под эгидой ООН была учреждена Международная комиссия по вопросам вмешательства и государственного суверенитета. В 2001 г. она представила доклад «Ответственность по защите» («The Responsibility to Protect»), в котором рекомендовалось отказаться от концепции «права на вмешательство» и заменить ее концепцией «ответственной защиты», гдеделался упор на невоенные методы решения конфликта. Ответственность международного сообщества в отношении нарушений гуманитарного права была сформулирована в виде трех задач: «предотвращать, реагировать и восстанавливать». Однако данный доклад не приобрел обязательную юридическую силу. Решение вопроса о «гуманитарном вмешательстве» по-прежнему входит в компетенцию Совета Безопасности ООН.

В 2005 году в оборот была введена новая инициатива ООН «Обязанность защищать» (The responsibility to protect (RtoP or R2P)). В соответствии с данной концепцией суверенитет не только предоставляет государствам право контролировать свои внутренние дела, но также налагает ответственность по защите людей, проживающих в пределах границ этих государств. В тех же случаях, когда государство не способно защитить людей — ответственность переходит к международному сообществу. 6 Она получила широкую, хотя и не единодушную поддержку среди членов мирового сообщества. В нее входят три основных элемента:

Государства обязаны защищать свое население от геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности; при этом международное сообщество обязуется помогать государствам предотвращать такие преступления.
Если есть весомые доказательства того, что такие преступления совершаются, и государство, на территории которого это происходит, не может им воспрепятствовать или по какой-либо причине не желает этого делать, международное сообщество должно использовать все доступные мирные средства для предотвращения таких преступлений.
Если все возможные средства исчерпаны и результат не достигнут, международное сообщество может применить военную силу.

На сегодняшний деньдискуссии по поводу концепции продолжаются. Международное сообщество всё ещё не пришло к консенсусу относительно необходимости закрепления концепции в Уставе ООН и тем самым внесения в него поправок относительно того, какие ситуации являются правомерным основанием для международного вмешательства. Поэтому концепция существует лишь в виде «каркаса», не имеющего под собой универсального правового наполнения.

В начале XXI в.идея гуманитарной интервенции была реализована на практике в трех странах – Афганистане (2001 г.), Ираке (2003 г.) и Ливии (2011 г.). Во всех трех случаях вооруженное вмешательство не было санкционировано СБ ООН. Кроме того, международное сообщество не смогло предотвратить действительно имевшие место массовые нарушения гуманитарного права в Афганистане, Ираке и Ливии, восстановить стабильность в плане обеспечения безопасности гражданского населения. Это обусловлено тем, что вместо вмешательства в конфликт с целью «ответственной защиты» гражданского населения при одновременном дистанцировании от интересов вовлеченных сторон внешние силы изначально сделали ставку на оказание военно-политической поддержки антиправительственным войскам. Речь шла, по сути, о непосредственном участии в боевых действиях ради достижения собственных геополитических целей и отработки сценариев вмешательства в других стратегически важных районах планеты.

Подтверждением этому стала вооруженная операция на территории Сирии, оказавшейся очередным полигоном для гуманитарной интервенции с геополитическим подтекстом. Международная коалиция во главе с США назвала основными причинами начала операции в Сирии непрекращающиеся преступления, нарушение прав человека и исчерпание мирных средств разрешения конфликта. Главной целью проведения гуманитарной интервенцией обозначались борьба с международным терроризмом на территории Сирии и защита гражданского населения. Однако сирийский сценарий напоминает события в Югославии 1999г. и Ливии 2011г., когда главной задачей великих держав было свержение неугодных политических режимов.

В настоящее время такое «гуманитарное вмешательство» становится возможным, поскольку термины «гуманитарная интервенция» и «гуманитарная катастрофа» по-прежнему не содержат в себе какого-либо существенного правового веса с точки зрения международного права. Решения по осуществлению данных операций принимаются политиками и военными. Основополагающие правовые документы в целом и «источники права» применительно к вооруженным конфликтам в частности «не содержат каких-либо дефиниций применительно к подобным концепциям».7 А потому гуманитарная интервенция, вне зависимости от реальной ситуации в конфликтном регионе, превратилась в удобное пропагандистское прикрытие для реализации западным сообществом геополитических сценариев. Поэтому, пока не будет сформулировано четкого понятия «гуманитарной интервенции», в будущем мир может столкнуться с различного рода военными операциями, проводимыми под лозунгом спасения гражданского населения, а на самом же деле приводящими к серьезным катастрофам.

____________________________________

1 — Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949-1992.

3 — Tesón F.R: Collective Humanitarian Intervention, Michigan Journal of International Law, vol. 17, Winter 1996, p. 326.

4 — Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, Электронный ресурс URL: http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/genocide.shtml

Гуманитарная интервенция в контексте глобальной конфликтности

В обстановке глобальной дестабилизации и социально- политических потрясений на Ближнем Востоке актуализировался вопрос о соотношении государственного суверенитета и необходимости защиты прав населения от геноцида, военных преступлений и этнических чисток. Существенное место в теоретическом дискурсе по проблематике международных конфликтов занимает концепция и политика гуманитарной интервенции.

В мировом сообществе не сложилось единого мнения о содержании понятия и признаков гуманитарной интервенции. Некоторые политики и эксперты употребляют этот термин для случаев использования внешней военной силы с целью прекращения войн и нарушений прав человека национальными правительствами. Другие акцентируют внимание на применении военной силы для предотвращения гибели и страданий людей во время конфликтов, причем страна, осуществляющая силовое вмешательство, в военном смысле остается нейтральной и не вступает в прямое столкновение с участниками конфликта.

Под гуманитарной интервенцией обычно понимаются военные операции одних государств на территории других без согласия их правительств с целью предотвращения или пресечения масштабных нарушений прав человека, особенно права на жизнь, последующего поддержания стабильности и установления демократических норм правления.

Акции военного характера в отношении государств, где возникала угроза жизни определенных групп населения, предпринимались, начиная с XIX в. Подобным образом Франция в 1860 г. обосновывала отправку своих войск в Ливан для спасения маронитов от уничтожения друзами. Этими же соображениями в 1901 г. мотивировалась военная экспедиция Германии, Австро-Венгрии, США, Франции, Великобритании, Италии, России и Японии в Китай с целью защиты своих подданных и китайских христиан, укрывшихся в осажденных посольствах во время Ихэтуаньского восстания.

В период холодной войны операции типа гуманитарных интервенций были практически неосуществимы ввиду противостояния двух блоков, находившихся в состоянии перманентной конфронтации, взаимных угроз и гонки вооружений. Введение вьетнамских войск в Камбоджу в декабре 1978 г. привело к свержению полпотовского режима и позволило прекратить репрессивную деятельность красных кхмеров. Однако оно вызвало в мире противоречивую реакцию, поскольку наряду с гуманитарной преследовалась и политическая цель — установление контроля над территорией Камбоджи (1979—1989).

Гуманитарные интервенции — сравнительно новое явление в международных отношениях. Они стали возможными в условиях размывания границ между внутренним и внешним в жизни социумов, усиления плотности производственных, торговых, финансовых и информационных связей между государствами.

Концепция гуманитарной интервенции основывается на доминирующей в западной общественной мысли идее приоритета прав личности над интересами социума и правами государства. Впервые эта идея была сформулирована в 1987 г.

юз профессором международного права Парижского университета Марио Беттати и основателем движения «Врачи без границ» Бернардом Кушнером, впоследствии министром иностранных дел Франции, в книге «Обязанность вмешиваться». Ключевой тезис книги: демократические государства имеют право и даже обязаны ради защиты прав человека вмешиваться в дела тех государств, где они нарушаются.

Благодаря концепции гуманитарной интервенции современная политическая мысль вплотную подошла к идее о том, что нарушения прав личности могут ставить под вопрос легитимность государственного суверенитета. В ситуациях, когда насилие над местным населением, религиозные и этнические чистки создают угрозу его праву на жизнь, страны — участницы гуманитарных интервенций становятся гарантами соблюдения прав личности в чужой стране. Целью предпринимаемых действий является не военная победа, а создание основ правового порядка.

В первой половине 90-х годов акциями «вооруженного вмешательства с целью защиты прав человека» были: установление на севере Ирака запретной зоны для полетов военной авиации (прежде всего турецкой) с целью защиты курдов от геноцида (1991 г.); гуманитарная операция в Сомали (1992—1993 гг.); бомбардировки боснийских сербов в Боснии и Герцеговине (1994—1995 гг.). Вместе с тем мировое сообщество не вмешалось в межэтнический конфликт в Руанде в 1994 г., жертвами которого стали около миллиона человек.

Идея гуманитарной интервенции впервые использовалась для обоснования бомбардировок Югославии авиацией стран НАТО в 1999 г. под предлогом защиты косовских албанцев. На практике она означала переход Запада к новому формату вооруженного вмешательства. Уже тогда эксперты констатировали, что реакция Америки на кризис в Косово демонстрирует готовность «делать то, что ей кажется правильным, невзирая на международное право».

В 2000-е годы страны Запада реализовали идею «гуманитарной интервенции» в трех странах — Афганистане (2001 г.),

Ираке (2003 г.) и Ливии (2011 г.). Во всех трех случаях вооруженное вмешательство в том виде, в каком оно было осуществлено, не получило санкции СБ ООН. В обозримой перспективе объектом такой интервенции может стать Сирия.

В афганском случае операция осуществлялась в формате «государственной самообороны», с использованием лозунга защиты населения Афганистана от режима талибов. В Ираке акцентировалась проблема поиска оружия массового уничтожения как источника угрозы мировому сообществу. Позднее к ней была «подверстана» гуманитарная составляющая. В Ливии, где войска НАТО изначально были нацелены на смену режима, СБ ООН резолюцией №1973 от 17 марта 2011 г. предоставил мандат лишь на обеспечение режима «бесполетной зоны» над страной «в целях защиты гражданского населения».

В результате военных операций гуманитарная ситуация не улучшилась, не было даже обеспечено относительное спокойствие. Более типичным, особенно в Ираке и Косово, оказалось получение преимуществ одной из сторон противостояния. Участниками гуманитарных интервенций ставились задачи достижения собственных геополитических целей и отработки сценариев вмешательства в других стратегически важных регионах мира.

Примером успешного вмешательства мирового сообщества в гуманитарных целях в 2000-е годы отчасти может быть признано урегулирование конфликта в суданской провинции Дарфур. Под давлением мирового сообщества правительство Судана и Суданское освободительное движение в 2006 г. подписали мирное соглашение, не сопровождавшееся попытками смены правящего режима.

Понятие «гуманитарная интервенция» прочно закрепилось в политическом лексиконе, однако идея проведения такого рода акций вызывает ожесточенные споры в мировом сообществе, поскольку вступает в противоречие с закрепленными в Уставе ООН принципами государственного суверенитета, территориальной целостности и верховных полномочий ООН.

Приведем аргументацию сторонников концепции гуманитарной интервенции, придерживающихся в основном либеральных ценностей:

1. Неспособность государств предотвратить хаос, террор и преступления против человечности, т. е. обеспечить контроль над своей территорией, ставит под вопрос легитимность государственного суверенитета.
2. Раннее и решительное вмешательство в конфликтную ситуацию может стать эффективным сдерживающим средством предотвращения геноцида или позволит выиграть время для начала переговоров и оказания помощи населению.

Оппоненты концепции, в частности, руководство России, Китая, ряда развивающихся государств, выдвигают следующие аргументы:

1. Использование гуманитарной риторики используется для попыток перекройки политической карты мира, распространения американской гегемонии на регионы, богатые природными ресурсами.
2. Гуманитарная интервенция может провоцировать рост сепаратизма, стимулируя радикальные группы внутри религиозных и этнических меньшинств к обострению конфликтов в расчете на победу с помощью миротворческих сил. По этому сценарию развивался конфликт в Ливии в 2011 г., завершившийся вторжением извне.
3. Трудно определить грань между защитой местного населения и военной агрессией, существует возможность злоупотребления гуманитарным вмешательством в качестве геополитического инструментария.
4. Гуманитарная интервенция может оказать дестабилизирующее воздействие на международные отношения, вызвать снижение предсказуемости и управляемости в мировой политике, усилить напряженность.
5. Ресурсы для проведения эффективного вмешательства ограничены, поскольку основные операции последних 20 лет осуществлялись странами Запада, а воинские контингенты развивающихся государств плохо обучены для проведения таких операций.

Однако и среди сторонников гуманитарных интервенций нет единства. Для одних главное — в действенности и эффективности вмешательства, для других — в законности процедуры и возможности предотвращения злоупотреблений. Очевидно, что основу этого противоречия составляет сложность стыковки прав человека с принципом суверенитета государств и неприкосновенности их территорий.

Особую позицию по вопросу о гуманитарном военном вмешательстве занимают члены Совета Безопасности ООН Россия и Китай, что затрудняет достижение международного согласия по данной проблеме.

Россия отошла от позиции начала 1990-х годов, когда не только согласилась на введение войск НАТО в качестве миротворческих сил в Боснию и Герцеговину, но и сама приняла участие в этой акции. В настоящее время и на официальном уровне, и на уровне обыденного сознания проявляется скептическое отношение к моральным основам гуманитарной интервенции, ставится под сомнение искренность побудительных мотивов западных стран. Аналогичной точки зрения придерживается и Китай, у которого существуют проблемы с населением Тибета и Синцьзян-Уйгурского округа.

Диаметрально противоположный подход ведущих стран мира к самой необходимости проведения гуманитарных интервенций затрудняет или блокирует возможность получить санкции Совета Безопасности на их осуществление. В юридическом плане отсутствие такой санкции лишает гуманитарные интервенции легитимности. Сложившаяся ситуация приводит страны НАТО к решениям о допустимости вооруженного вмешательства с целью защиты прав человека без согласия СБ, вызывая демарши России и Китая.

Безусловно, гуманитарные интервенции вызываются не только альтруистическими соображениями, но нередко реальными политическими и/или экономическими интересами развитых государств. В этой связи принципиальное значение приобретает вопрос об установлении максимального числа простых и четких условии осуществления вооруженного вмешательства, признаваемых и соблюдаемых возможно более широким кругом субъектов международного права.

С конца 90-х годов мировым сообществом предпринимаются попытки разработать теоретическое и юридическое обоснование концепции гуманитарной интервенции.

По мнению известного ученого-международника Дж. Ная, одного из создателей концепции «умной силы», целесообразность осуществления гуманитарных интервенций должна определяться четырьмя принципами: если в глазах окружающих ваше дело — правое; если затраченные средства адекватны результату; если вероятность успеха достаточно высока и если, по возможности, гуманитарная задача сочетается с другими национальными интересами.

Предлагаемые принципы представляются абстрактными и спорными ввиду неясности конкретного источника моральной санкции гуманитарной интервенции, отсутствия объективных критериев для определения вероятности ее успеха и адекватности затраченных средств достигнутому результату.

В целях создания правовых рамок для осуществления гуманитарных интервенций Генеральным секретарем ООН К. Аннаном в 2000 г. была инициирована выработка альтернативного сценария для защиты прав человека без согласия руководства государства, в котором они нарушаются. Учрежденной под эгидой ООН Международной комиссией по вопросам вмешательства и государственного суверенитета (МКВГС) в 2001 г. был представлен доклад «Ответственность по защите» (The Responsibility to Protect), в котором предлагалось отказаться от концепции «гуманитарной интервенции» в пользу концепции «ответственности по защите». В докладе подчеркивалась необходимость минимизации военного насилия при проведении гуманитарных операций, а иностранное вмешательство трактовалось как ответственность государств по защите населения другого государства в случае, если оно не в состоянии выполнить свои обязательства по защите собственных граждан. Ответственность мирового сообщества была обозначена в виде трех задач — «предотвращать», «реагировать» и «перестраивать».

В сентябре 2005 г. в ходе Всемирного саммита ООН все государства-члены официально признали концепцию «ответственности за защиту» гражданского населения от геноцида и жестокости. Однако до сих пор мировое сообщество не пришло к консенсусу относительно необходимости закрепления концепции в Уставе ООН в качестве обязывающей юридической нормы, нет ясности в отношении того, какие ситуации являются правомерным основанием для ее применения.

В результате с точки зрения международного права концепция «ответственности по защите» не открывает перспективы преодоления международно-правового тупика, существующего вокруг гуманитарной интервенции. Решение вопроса о легитимности «гуманитарного вмешательства» остается прерогативой Совета Безопасности ООН.

Идея применения на практике концепции «ответственности по защите» в целом поддерживается экспертным сообществом и администрацией США. С конца 90-х годов в экспертной среде сложился консенсус относительно того, что защита прав человека выходит за рамки исключительной внутренней компетенции государств. Преобладает мнение: принципы международного права и отсутствие легитимности не должны являться безусловным ограничителем действий отдельных государств, в частности США, в ситуациях, когда массово нарушаются права человека. Предлагается легитимизировать осуществление вооруженных операций ответственными или заинтересованными организациями и коалициями без санкций ООН, а также возможность одобрения подобных операций Советом Безопасности постфактум.

В обнародованной в мае 2010 г. стратегии национальной безопасности США на среднесрочную перспективу содержится положение о том, что они одобряют концепцию «ответственности по защите» и намерены способствовать ее реализации, действуя в двустороннем и многостороннем формате с союзниками, предпринимая дипломатические, гуманитарные, финансовые и — в некоторых случаях — военные меры для предотвращения геноцида и массовой жестокости.

Практическое наполнение вышеизложенные положения нашли в резолюции Совета Безопасности ООН 1973 от 17 марта 2011 г., которая наделила государства — члены организации правом принимать все необходимые меры для защиты гражданского населения и с целью решения этой задачи санкционировала создание бесполетной зоны над Ливией.

Военная операция против Ливии, проводившаяся под командованием США с 19 по 31 марта 2011 г., дает шансы концепции «ответственности по защите» войти в концептуальный багаж внешней политики США и стать одним из значимых компонентов стратегии достижения и поддержания глобального лидерства.

С учетом имеющихся прецедентов можно прогнозировать, что в контексте формирующегося миропорядка концепция гуманитарной интервенции и ее модификация «ответственности для защиты» останется идейной основой для реализации геополитических целей Запада. Она является результатом своеобразного консенсуса между соперничающими направлениями международно-политической теории — реализмом (с его акцентом на силе и проблемах безопасности) и идеализмом, сфокусированным на вопросах справедливости и морали. Гуманитарный интервенционизм представляет собой своеобразный синтез силовых методов решения проблем и морального подхода к политике.

Вышеизложенное дает основание для следующих выводов.

В контексте формирующегося миропорядка силовое гуманитарное вмешательство относится к числу наиболее острых политических и идеологических проблем современности, не имеющих однозначного решения. Главной проблемой концепта гуманитарной интервенции является делегитимизация государственного суверенитета через нарушение прав человека.

Для разрешения коллизии между базовыми принципами международного права — обеспечением суверенитета государств и защитой прав человека, с нашей точки зрения, было бы продуктивно:

1. Признание на международно-правовом уровне права государств или коалиций применять силу для предотвращения гуманитарных катастроф в третьих странах в связи с массовыми нарушениями прав человека без санкции ООН, сформулировав четкие условия такого вмешательства, которые признавались бы большей частью мирового сообщества.
2. Изменение правил принятия решений по такого рода вопросам в Совете Безопасности, например, путем отмены права вето при голосовании.
3. Вынесение наиболее сложных вопросов на рассмотрение чрезвычайных специальных сессий Генеральной Ассамблеи ООН.

Мировому сообществу предстоит четко определить содержание международно-правовых дефиниций «гуманитарная интервенция» и «ответственность за защиту», найти ответы на следующие вопросы: что такое «гуманитарная катастрофа» и кто имеет право квалифицировать ситуацию как «гуманитарную катастрофу»; кто должен принимать решения о той или иной форме вмешательства во внутренние дела суверенных государств по «гуманитарным» причинам, санкционировать и реализовывать соответствующие акции; кто сможет гарантировать, чтобы «гуманитарная интервенция» не была использована как прикрытие своекорыстных геополитических и гео- экономических интересов осуществляющих ее государств; как исключить или минимизировать ущерб гражданскому населению страны, в дела которой осуществляется «вмешательство по гуманитарным причинам»; как обеспечить универсальность применения принципа «гуманитарного вмешательства».